Ежегодный – третий в серии[1] – доклад АПЭК посвящен тенденциям развития протестной активности в российских регионах в 2020 году. По итогам 2020 года в сравнении с 2019-м АПЭК прогнозирует снижение количества политических протестных акций на 20-30%, социально-экономических – на 15-25%, экологических – на 30-40%. Очевидно, что главный фактор снижения протестной активности – пандемия коронавируса. Пандемия будет влиять на протестную активность сдерживающим образом относительно недолго. Скорее всего, уже в 2021 году этот эффект себя исчерпает.

Сохраняются выявленные нами ранее общие черты регионального протеста: ситуативная повестка, территориальная локализованность (как правило, с невозможностью выхода даже за пределы муниципалитета, где образовался «очаг» протеста) и преобладание прямой коммуникации с властью над устойчивыми форматами самоорганизации, в том числе партийными.

Весной 2020 года динамика протестной активности ожидаемо пошла на спад, так как уже в марте в России резко изменилась эпидемиологическая обстановка и началось введение ограничительных мер. Поскольку в рамках первый волны коронавируса в Москве ограничительный режим оказался наиболее жестким по сравнению с другими регионами страны, крупных политических акций протеста, которые периодически проходят в Москве, в этот раз также не было. При этом появилась новая протестная повестка – эпидемия и ее последствия, хотя в виде публичных акций протеста она пока не проявляется. По сравнению с прошлым годом отмечается некоторый спад протестной активности. Сокращение количества протестных акций не свидетельствует об отсутствии недовольства, но оно пока не находит подходящие к новым условиям формы выражения.

Протестные акции, прошедшие в российских регионах в 2020 году, отражают два устойчивых тренда: рост социально-экономической напряженности и недовольство экологической ситуацией. При этом социально-экономическая повестка в последнее время разворачивалась в основном в логике борьбы с эпидемией – вновь появилась проблематика безработицы, которая в России не относилась к числу ключевых (в отличие от уровня зарплат), пришло понимание социальной уязвимости некоторых профессиональных групп, пострадавших от эпидемии и др.  Экологическая проблематика сформировалась в последние годы и удерживается в числе главных раздражителей – по-прежнему в ней доминируют опасения за жизнь и здоровье, а проблемы осознанного потребления, раздельного сбора мусора и пр. периферийны.

По данным одного из последних опросов ФОМ, посвященного уровню протестных настроений, 38% опрошенных заявили, что действия российский властей за последний месяц лично у них вызывали недовольство – этот показатель с начала года удерживается в районе 40%.[2] Интересно, что самый низкий показатель – 31% — был зафиксирован в апреле, в активной фазе эпидемии. Также 57% опрошенных отмечают, что в их окружении преобладают тревожные настроения – и это замечание имеет тенденцию к росту в последние месяцы. При этом большинство (52%) респондентов считает, что в ближайшее время в протестных акциях приняло бы участие немного людей. Декларируют готовность лично принять участие в протестах 27% опрошенных, тогда как 66% говорят, что не готовы на это.

        Протест-2020: содержательные особенности 

Особенностью 2020 года стало отсутствие масштабных протестных акций на федеральном уровне, в частности – традиционного «московского» политического протеста. В первую очередь это связано с введением режима самоизоляции на фоне пандемии COVID-19 с приостановкой всей социальной активности и общественных мероприятий. Определенную роль сыграло также отсутствие дополнительных электоральных стимулов – таких как кампания по выборам депутатов Мосгордумы 2019 года. Отчасти усилия непарламентской либеральной оппозиции были направлены на поддержку некоторых кандидатов на региональных выборах по модели «Умного голосования» А.Навального, хотя выбор кандидатур был неочевидным и вызвал критику даже в среде сторонников (по заявлениям организаторов, они поддержали 1171 кандидата в 39 регионах России). При оценке эффективности инициативы спорным выглядит стремление соотносить все победы оппозиционных кандидатов и партий в субъектах с поддержкой по линии «Умного голосования».

В содержательном смысле в 2018-2019 гг. было две доминирующих темы: повышение пенсионного возраста и «мусорная» реформа, ставшая частью долгосрочного тренда  нарастания экологического протеста. Если повестка пенсионной реформы была значима в федеральном масштабе, хотя на сегодня уже ушла на периферию общественно-политической активности, то реформирование системы сбора и переработки мусора с инициативами строительства новых полигонов или заводов имело разные проекции в региональном разрезе в зависимости от конкретных проектов. Тогда же можно было наблюдать волну протестного голосования и вторых туров на региональных выборах: в 2018 году кандидаты в губернаторы от оппозиционных партий победили в Хабаровском крае (С.Фургал, ЛДПР), Владимирской области (В.Сипягин, ЛДПР), Республике Хакасии (В.Коновалов, КПРФ).

На 2020 год пришлась резонансная политическая кампания – голосование по поправкам в Конституцию. С инициативой о внесении поправок выступил президент В.Путин: хотя был предложен целый пакет изменений в основной закон, всеобщее внимание привлекла т.н. поправка об «обнулении» президентских сроков, которая позволит действующему руководителю страны переизбираться после 2024 года. При организации голосования было применено несколько новаций: помимо того, что решено было отказаться от традиционного в таких случаях формата референдума (в случае плебисцита действуют менее жесткие формальные требования), голосование впервые проходило несколько дней (с 25 июня по 1 июля 2020 года), а в Москве и Нижегородской области действовала опция проголосовать электронно.

Кампания “против” внесения поправок в Конституцию, будучи общефедеральной и консолидированной, могла стать значимым мобилизационным фактором протестной активности — особенно с учетом того, что должна была наложиться на довольно высокий уровень недовольства и тревожности в связи с повсеместным введением режима самоизоляции. Однако на базе протеста против внесения поправок в конституцию в силу ряда причин не произошло ожидавшейся консолидации.

Во-первых, на оппозиционном фланге российского общественно-политического спектра не было консенсуса относительно стратегии реагирования на инициативу поправок: хотя преобладала точка зрения по голосованию «против», особенно в кругах либеральной оппозиции (не считая А.Навального, который призвал своих сторонников не участвовать в голосовании), многие представители оппозиции предпочли бойкотировать голосование.

Во-вторых, медийный фон вокруг кампании за голосование «против» не указывал на ситуацию выбора: агитация за выбор определенной опции объяснялась в логике заботы о своей совести. При этом параллельно транслировалась установка, что в действительности результаты голосования на окончательное решение не повлияют, так как оно уже принято. Отчасти это объясняло отказ оппозиционных активистов от стратегии бойкота, так как сама процедура плебисцита была признана консультативной и не имеющей политических последствий. По сути голосование «против» интерпретировалось как форма манифестации гражданской позиции и только.

В российском общественном мнении не сложилось конесунса относительно целесообразности “карантина”, а масштаб угрозы зачастую представляется надуманным, особенно в регионах. По данным ВЦИОМ по состоянию на апрель 2020 года, только 60% россиян поддерживали введение жестких ограничительных мер в целях борьбы с распространением коронавируса.[3] При этом в ходе первой волны эпидемии дискуссия о степени строгости ограничительных мер была более оживленной: как сторонники, так и противники введения более жесткого режима высказывались более настойчиво и даже агрессивно (в Москве «антикоронавирусная» политика властей в целом пользовалась большей поддержкой, что коррелировало с уровнем заболеваемости). С наступлением второй волны заметно примирение в общественных настроениях по этому поводу.

В октябре ВЦИОМ опубликовал данные по восприятию второй волны заболеваемости коронавирусом.[4]  Примечательно: 55% опрошенных считают, что коронавирус опаснее сезонного гриппа, тогда как 30% по-прежнему отмечают, что новая инфекция не более и не менее опасна, чем сезонная. Основные опасения также связаны с последствиями эпидемии, прежде всего экономическими: такие страхи высказывают 55% респондентов, а 30% свое беспокойство связывают с текущей ситуацией. Что касается отношения к ограничениям, то именно социологически фиксируется разница между Москвой и Россией в целом: в России 31% опрошенных считают, что нужны ввести аналогичные весенним ограничения и 36% выступают за менее строгие ограничения, в Москве эти показатели составляют 27% и 48% соответственно.

Устойчивого роста протестных настроений от наложения голосования по поправкам в Конституцию на эпидемию COVID-19 не произошло. Эпизодические митинги протеста  прошли в крупных городах спустя значительное время после подведения итогов плебисцита (в частности, участники собирали подписи за отмену результатов голосования). Даже в Москве счет участников шел лишь на сотни.  Если в случае пенсионной реформы быстрый спад протестной активности вызвал удивление, то сравнительно бесконфликтное прохождение голосования по поправкам в гораздо более сложном политическом контексте уже указывает на тенденцию. 

Вероятно, не последнюю роль в электоральной мобилизации сыграл эффект отмены режима самоизоляции («карантина» в массовом понимании), когда главной темой общественной повестки стало возвращение к нормальной жизни, частью которой является и участие в выборах. Приход на участки в некотором роде стал формой символического завершения режима ограничений и потому отчасти не вызвал резкого отторжения. Тогда как организация протестных акций была по-прежнему невозможна.

Декларируемая частью гражданского общества поддержка протестов в Белоруссии, которые начались как следствие президентских выборов 9 августа 2020 года, не конвертировалось в массовые акции по аналогии с проукраинскими «Маршами мира» 2014 года, несмотря на то, что к этому моменту основные карантинные ограничения в Москве и в большинстве российских регионов уже были сняты. В Москве локальная активность сосредоточилась вокруг посольства Белоруссии. 

Тенденции протестной активности-2020: факторы мобилизации, электоральный протест, новые феномены

По состоянию на осень 2020 года вполне можно сделать вывод о спаде протестной активности как в федеральном, так и в региональном измерении. Это заключение очевидно с учетом того, что около полугода с разной степенью интенсивности действовали ограничения на публичные мероприятия. Все большее концептуальное значение приобретает разделение понятий протестной активности и протестных настроений. Протестные настроения практически не ослабевают. Однако они конвертируются в различные формы политического участия, далеко не всегда связанные с организацией массовых протестных акций. К таким формам можно отнести участие в инициативных группах, посвященных локальным проблемам, волонтерство, написание петиций и обращений и т.д.

В 2020 году наметился слом (временный или долгосрочный – еще предстоит оценить) протестного голосования в российских регионах. Проведение вторых туров на губернаторских выборах в нескольких субъектах в 2018 году: Хабаровском крае, Хакасии, Владимирской области – с последующей победой оппозиционных кандидатов имело большой символический эффект. Но затем в единые дни голосования 2019 и 2020 гг. вторые туры на губернаторских выборах не повторялись, хотя, например, в сентябре такая перспектива в Иркутской области, где досрочно в отставку ушел губернатор-коммунист С.Левченко, оценивалась как довольно высокая. Очевидно, что электоральные результаты не отражают роста протестных настроений в регионах.

Такое электоральное поведение имеет процедурные и рациональные основания.

Во-первых, после апробации на голосовании по поправкам в Конституцию многодневного голосования принято решение распространить эту практику на выборы разного уровня. Теперь голосование может проводиться несколько дней, но не более трех. В этом году единый день голосования был назначен на 13 сентября с возможностью досрочного голосования 11 и 12 сентября. Многодневное голосование уже было применено в ряде субъектов в текущем электоральном цикле. Само по себе растягивание голосования по времени с соответствующим ростом явки не гарантирует отсутствие протестного голосования. Более того, ранее преобладало мнение, что власть заинтересована в низкой явке и мобилизации сторонников. С другой стороны, многодневное голосование создает больше «серых зон» с точки зрения гражданского контроля за выборами. Так или иначе, очевидно, что в дискуссии о целесообразности повышения явки выбор сделан властью в пользу длительной мобилизации, то есть в пользу явки выше средних значений. Поскольку процедура не привела к неожиданному электоральному поведению ни в одном случае (где это можно было соотнести именно с такими трансформациями), решение оказалось тактически выгодным для власти.

Более важный фактор спада волны протестного голосования в регионах – последовательное «отсечение» новых губернаторов, избранных от оппозиционных партий, от ресурса поддержки федерального центра, который во многих случаях является определяющим для развития региона. Кроме того, в последние годы врио губернаторов, назначенные центром, все более активно используют в своей риторике поддержку Кремля, что подкрепляется визитами федеральных политиков и решениями о выделении дополнительного финансирования, которые приходятся на активную фазу избирательных кампаний. В этих условиях жители оказываются в ситуации выбора между стабильным федеральным финансированием и кандидатом от оппозиции, а это, безусловно, влияет на особенности электорального поведения. Особенно если учесть, что серьезный барьер в виде муниципального фильтра на губернаторских выборах сохраняется.

Очевидный фактор протестной демобилизации – ограничения, связанные с эпидемиологической ситуацией. На определенном этапе возможности организации митингов, пикетов и других протестных акций просто не существовало, что затрудняет количественную оценку уровня протестной активности. С другой стороны, в условиях самоизоляции стали появляться новые формы протеста – онлайн-митинги. Такие акции не требуют согласования и никак не регулируются законодательством, но при этом и влияние на политическую ситуацию имеют весьма условное. Цифровые акции проходили на платформах Youtube (в конце апреля прошел онлайн-митинг либеральной оппозиции “За Жизнь”), «Яндекс.Навигатор» (сначала жители Ростова-на-Дону оставляли комментарии на карте рядом со зданием администрации, затем эта практика была использована в других регионах) и других. Нельзя сказать, что этот формат оказался востребованным, хотя уже звучали предложения регламентировать цифровую протестную активность, ввести ответственность даже за сетевые акции. Реальной угрозы для власти онлайн-митинги не представляют и в принципе даже могут быть выгодны как способ сублимации протестных настроений.

В то же время эпидемиологическая ситуация в ряде случаев, напротив, могла служить фактором мобилизации. Выступления против режима самоизоляции имеют ярко выраженную социально-экономическую составляющую: люди опасаются потери работы и средств к существованию в случае продолжения ограничительных мер. Предложенные властью меры поддержки не компенсировали в полной мере потери для самозанятых или работающих в теневом секторе, хотя доля таких людей среди трудоспособного населения России достаточно велика.  Где-то протесты против самоизоляции проходили в традиционном формате, несмотря на запреты. Так,  заметными стали народные сходы в Северной Осетии, одним из лидеров которых выступил оперный певец В.Чельдиев, впоследствии арестованный и ставший символом протеста. Ранее В.Чельдиев также возглавлял протест с требованием закрытия завода «Электроцинк» (Владикавказ) из экологических соображений.

Эпидемия коронавируса в России и особенности форсированной подготовки системы здравоохранения к возрастающим рискам привели к радикализации отдельных профессиональных групп: врачей и медицинских работников, которые отмечали тяжелые условия труда и нарушения с дополнительными выплатами; рабочих-вахтовиков, которые зачастую оказывались в ситуации карантина без соблюдения необходимых мер безопасности; учителей, привлекавшихся, в частности, к процессу организации выборов.  Отдельная проблема – ситуация в тюрьмах и других дисциплинарных учреждениях, но она выходит за рамки анализа протеста в силу ограниченности механизмов оценки.

Наконец, дополнительным фактором спада протестной активности стала исчерпанность повестки после решения властями поднятой протестующими проблемы. Летом 2020 года завершился крупнейший экологический протест последних лет – жители Архангельской области и Республики Коми добились закрытия проекта строительства мусорного полигона в поселке Шиес. В других регионах протест завершился поражением протестующих. Например, крупнейшее на Урале экологическое движение «СтопГОК» против строительства меднообогатительного комбината в Челябинской области завершилось потому, что проект в конечном счете был реализован.

Особое место занимают протесты в Хабаровском крае, связанные с арестом избранного в 2018 году губернатора от партии ЛДПР С.Фургала, которые частично распространились на другие сибирские регионы. Митинги против ареста С.Фургала проходят в Хабаровске с 11 июля, хотя в последнее время активность пошла на спад. Акции солидарности с Хабаровском прошли во Владивостоке, Иркутске, Екатеринбурге, Казани, Челябинске,  а также в Москве и Санкт-Петербурге. Как в Хабаровске, так и в других регионах лозунги имели более широкий политический и социальный характер.  Фиксируется важный новый феномен: более сильный политический протест сформировался не в столице, а в регионе, и он показал значительный потенциал территориальной экспансии. Также примечательно, что в случае хабаровского/сибирского протеста власти в этот раз выбрали необычную тактику – игнорирование. Массовые акции (далеко не всегда согласованные) не сопровождались серьезными задержаниями и жесткими действиями полиции такого масштаба и характера, чтобы это вызвало резонанс по аналогии с московскими протестами.

        Социально-экономический протест 

Ограничения, связанные с эпидемиологической ситуацией, привели к закрытию ряда организаций и предприятий и увольнению работников, несмотря на попытки властей стимулировать сохранение занятости налоговыми и иными преференциями.

В условиях эпидемии наиболее уязвимая группа – медицинские работники.
В апреле Профсоюз работников здравоохранения, который входит в Федерацию независимых профсоюзов России (ФНПР), опубликовал обращение к премьер-министру России М.Мишустину.[5] В нем отмечено, что руководители медицинских организаций отправляют сотрудников в отпуска без сохранения зарплаты; режим нерабочих дней не распространялся на людей из «группы риска» среди сотрудников системы здравоохранения; отсутствует страхование медицинских работников на случай заболевания в условиях эпидемии; недостаточная обеспеченность средствами индивидуальной защиты (СИЗ). Формы протеста – петиции, обращения, видеообращения, записи в социальных сетях, реже стачки, массовые увольнения, “итальянские забастовки”; митинги и уличные акции почти не проводятся, что связано с условиями эпидемии и, вероятно, с тем, что сами медицинские работники не без основания считают отказ от выполнения профессиональных обязанностей более эффективной формой протеста. В хронику протестов врачей попали Новгородская и Московская области, Пенза, Петрозаводск, Пермь, Пятигорск, Нижний Тагил, Тольятти, Орел и другие города.[6]   При этом еще до эпидемии медицинские работники относились к одной из наиболее протестных профессиональных групп. Повестка медицинского протеста последних лет – недовольство оптимизацией системы здравоохранения.

Эпидемия показала уязвимость профессиональной группы рабочих-вахтовиков, вынужденных жить в условиях, в которых сложно соблюсти меры социального дистанцирования и изоляции в случае необходимости. В апреле на ряде объектов начались акции протеста с требованиями обеспечить необходимые меры безопасности. Например, в апреле на Чаяндинском месторождении в Якутии (подконтрольно “Газпрому”) рабочие в ходе акций протеста отмечали полное отсутствие информации о заболевших, помимо отсутствия базовых средств защиты. Говоря о режимных объектах, в чрезвычайных ситуациях неизбежно встает проблема недостатка информации (зачастую намеренного), что определенно способствует росту протестных настроений.

Периодически в информационном поле появляется информация об акциях протеста работников более узких профессиональных групп. Так, несколько лет назад резонанс в масштабах страны приобрели протесты дальнобойщиков против системы “Платон”. В июне 2020 года произошла массовая забастовка курьеров компании Delivery Club, которые жаловались на тяжелые условия труда, задержки зарплаты, многочисленные штрафы. Начавшись с видеообращений, протест перешел в форму сходов рядом с офисом компании. В период эпидемии нагрузка на курьеров значительно возросла, однако механизмы защиты трудовых прав в этом сегменте совершенно не отлажены. В данном случае компания пошла на уступки, но такие ситуации могут возникать и в дальнейшем. В последние годы в разных регионах периодически вспыхивают акции таксистов против политики крупных агрегаторов («Яндекс.Такси», «Ситимобил» и др). Эти акции носят повсеместный характер, но содержательно ограничены обозначенной проблематикой.

Кроме того, введение ограничительных мер сопровождалось ростом недовольства предпринимателей, недовольных закрытием своих заведений. Призывы поддержать малый и средний бизнес регулярно звучали в информационном пространстве, но в серьезные протестные формы это не трансформировалось. Часть предпринимательского сообщества претендовала на оказание поддержки, не сохраняя при этом прежний уровень занятости, что все же было одним из условий. Самым ярким эпизодом стало обращение владелицы сети кафе «Андерсон» А.Татуловой к президенту В.Путину о вызовах, с которыми сталкивается сектор.

В 2020 году естественным образом спала забастовочная активность рабочих заводов – очевидно, в силу запретов на собрания. Поэтому в рассматриваемом периоде не отмечено громких акций. Однако локальные выступления против невыплаты зарплат продолжались. 

         Экологическая протестная повестка

Экологическое протестное движение, не будучи однородным ни по своей структуре, ни по кругу проблем, ни по степени радикализации, становится значимым фактором региональной общественно-политической повестки. Более того, в экологическом протесте наметилось несколько центральных тем, имеющих межрегиональное значение. Пока протестные акции социально-экономического характера формируются вокруг вполне уникальных локальных проблем, хотя и объединены общей проблематикой падения уровня жизни и недовольства условиями труда (например, увольнение работников конкретного предприятия), в экологическом протесте существуют одни те и же проблемные точки, который повторяются в ряде регионов.

Неизменным остается отмеченный АПЭК ранее особый характер регионального экологического протеста в России – он исходит из негативной, даже «чрезвычайной» повестки. Поводом к мобилизации служат инициативы и проекты, которые непосредственным образом угрожают жизни и здоровью жителей, а стремление к более экологически осознанному образу жизни имеет периферийное значение и никак не отражается в протестной повестке.

Экологический протест, несмотря на отсутствие политического центра притяжения, является сегодня самым устойчивым и показывает высокий мобилизационный потенциал. До введения повсеместных эпидемиологических ограничений самыми частыми акциями протеста, которые собирали значимое по меркам каждого пункта количество участников, были именно экологические акции. Более того, в отличие от социально-экономического протеста в целом, экологический имеет примеры разрешения в пользу протестующих.

Постепенно проявляются негативные последствия «мусорной» реформы, которая вызывала опасения и недовольство на старте. В начале года – еще до введения ограничительных мер – митинги против реформы прошли во многих городах России: в Архангельской области (еще до окончательного решения о закрытии проекта полигона в Шиесе), Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Новосибирске, Казани, Кирове, Владимире и других городах. Проблема сбора и переработки мусора имеет экономическое измерение и непосредственно экологическое. С одной стороны, жители уже сталкиваются с ростом тарифов и проблемами с едиными региональными операторами – новое правило, установленное реформой. С другой стороны,  возможности многих действующих мусорных полигонов на исходе; два часто обсуждаемых решения – строительство новых полигонов/свалок или мусороперерабатывающих/мусоросжигательных заводов. Последние, по оценкам экологов, представляют серьезную угрозу. Дополнительным раздражающим фактором является то, что инициативу строительства таких заводов фактически монополизировал «Ростех». Анонсировано строительство 25 мусоросжигательных заводов. Например, уже ведется строительство завода в Татарстане (проект осуществляет «РТ-Инвест», входит в «Ростех»). Протесты жителей Зеленодольского района (вблизи Казани) продолжаются с прошлого года и до сих пор, последним эпизодом стало снятие 13 кандидатов-эко-активистов с муниципальных выборов.

В сентябре появилась информация о запрете строительства мусороперерабатывающего завода в Ростовской области после прокурорской проверки, инициированной по результатам обращения жителей. Закрытие проекта не потребовало длительных протестов, так как он утверждался без получения необходимых разрешений.

Заметные протесты начались летом 2020 года в Кузбассе: местные жители выступают против строительства компанией «Разрез Кузнецкий Южный» углепогрузочного комплекса в районе поселка Черемза. На месте предполагаемой реализации проекта уже развернут палаточный лагерь (тактика, доказавшая свою эффективность в ходе протестов в Шиесе). Практикуется также перекрытие дорог, голодовки, в отношении протестующих применяются методы давления. Пока, вероятно, мы наблюдаем первую фазу протеста. Но он вполне может занять доминирующее место в экологической повестке — с поправкой на масштаб, который все же уступает протестам в Шиесе, где была очевидна выраженная антимосковская составляющая.

Продолжается обсуждение планов «Росатома» по строительству в четырех регионах России: Кировской, Саратовской, Курганской областях и в Республике Удмуртия – заводов по переработке отходов I и II класса опасности. В регионах, в отношении которых предложена инициатива строительства этих предприятий, проходят бессрочные акции протеста с разной степенью интенсивности, также прерванные на время эпидемии. В то же время “Росатом” инициировал заседания экспертных комиссий, посвященных экологической оценке проекта. Вопрос нельзя назвать закрытым: пока наметилась вынужденная пауза.

В активной фазе протеста в Архангельской области появилась инициатива проведения дней единого экологического протеста. В марте 2020 года такая акция прошла во многих регионах России. Там, где экологическая повестка более выражена (например, на Урале), такие акции собрали много участников.

 

[1] Доклад-2018 — https://www.rbc.ru/opinions/politics/06/04/2018/5ac72fd59a79470651f0c009,
доклад-2019 — http://www.apecom.ru/projects/item.php?SECTION_ID=91&ELEMENT_ID=5673

[2] https://fom.ru/obshchestvo/11090

[3] https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=10258

[4] https://wciom.ru/fileadmin/file/reports_conferences/2020/2020-10-06_COVID-2019_vtoraya_volna.pdf

[5] http://www.przrf.ru/news/full/inform/Obrashenie-k-Predsedatelyu-Pravitelstva-Rossijskoj/

[6] https://novayagazeta.ru/articles/2019/09/13/81957-lyudi-v-belyh-zaplatah