После долгой, продолжительной аппаратной борьбы от нас ушел известный деятель культуры, большой человек — Сергей Александрович Капков. Уход министра культуры и отдыха Москвы вся просвещенная публика переживает как тяжелую, невосполнимую утрату.

К министерству культуры Москвы, прямо напротив бара "Камчатка", со всех сторон необъятной столицы нашей родины стекаются люди с траурными повязками, они несут цветы в память об ушедшем, таблички "Je suis Kapkov". На импровизированном митинге в любимом ресторане Сергея Александровича Капкова "Il Forno" звучат траурные речи, люди с лучшими в истории лицами делают селфи фоне ушедшего. Все, как любил ушедший. Все мы сегодня немного Капков.

В некрологе, опубликованном в главной официальной газете страны — "Известиях", и подписанном философом Андреем Ашкеровым, в частности говорится: "Капков сделал основной темой рентоизвлечения не материальные, а символические прибыли. Это был тот случай, когда имидж стал всем, а деньги без имиджа — ничем". И это правда.

Как правда и то, что джентрификация Парка культуры должна войти в хрестоматии постколониальных исследований. Гуляя по парку сегодня не трудно обнаружить, как под тонким слоем хипстеров тот тут, то там проступают вроде бы как выкорчеванные структуры "мира шансона" – ларьки с пивом, шашлыками и гастарбайтерами радуют посмодернистскую чувствительность фланера звуками "Русского радио". И если вы подумали, что это своеобразный капковский пастиш, то вы ошибаетесь, – низкая культура городских окраин легко, как сорняки из-под сгоревшего рулонного газона, пробивается из-под следов наивных попыток сделать "как лучше" прямо в культурном центре столицы и страны. Хипстеры уйдут, а шашлыки останутся.

То, что когда-то существовало на этом пространстве – которое само по себе было памятником сталинской утопии, и что нужно было обязательно сохранить вместе с духом эпохи, зафиксированным и нейтрализованным в винтажных формах – все эти шахматные посиделки пенсионеров и реконструкторскую самодеятельность молодежи, ее не вернуть и не восстановить. Капковизация Москвы (которую кое-кто сравнивает с османизацией Парижа) – эта мобилизация ради отдыха – предложила горожанам образцы своеобразного импортозамещения, когда поход в парк выступает аналогией поездки за границу. Парк с выкорчеванной историей превращается в экстерриториальное пространство, воплощение мечты путинской эпохи – чтобы везде была Россия. У этой цитаты из "Духлесс-2" есть продолжение, о котором мало кто помнит: но чтобы нигде не было русских (или советских).

Парк культуры – пространство типично отечественной нейтрализации всякого русского и национального. Пастеризованное до состояния фантазматического цивилизованного места, парк культуры перестал быть "Парком Горького", где было бы интересно иностранцу. Главный парадокс джентрификации по Капкову: создавая цивилизованные пространства для цивилизованных людей, облагораживание parks & recreations в Москве привело к лишению московских парков собственного характера. В известной колонке о том, что есть, а чего не может быть в Москве философ Сапрыкин в 2009 году писал, что у нас, в общем-то есть в городе все, кроме моря и белья Victoria Secret (последнего, говорят, нет до сих пор). Причем не просто так есть, а есть "как в…" – в Сингапуре, в Лондоне, в Стамбуле. Теперь у нас есть парки как… ну как везде. Зато, как кажется, скоро у нас не останется ничего, что могли бы за границей назвать "как в Москве". Кроме, наверное, пробок. Впрочем, как считает архитектурный критик Ревзин, когда в городе не существует собянинской архитектуры (на фоне повсеместного лужковского гранитно-пластикового кича), нынешнего мэра Москвы запомнят хотя бы по капковским паркам.

Известинский философ Ашкеров написал правду, но не всю. Действительно, имя Капкова связано с увлечением как просвещенной публики, так и начальства урбанистикой. Однако у московской урбанистики есть по меньшей мере два источника и две составные части. Первая – это урбанистика публичных пространств, которую и курировал ушедший. Ее источником служил "новый урбанизм" от Джейкобс и далее, а интеллектуально обслуживал институт "Стрелка". Вторая – это урбанистика транзитных систем и городского роста. Ее курирует по сей день вицемэр Максим Станиславович Ликсутов. (Есть еще и урбанистика московского стройкомплекса по Хуснуллину и даже лубяная урбанистика Департамента торговли и услуг. Кстати, пресловутые велодорожки – это не Капков, и даже не столько Ликсутов, сколько… бывшие "нашисты". Да, была еще и урбанистика по Якеменко, ее и благодарите).

Уход Капкова — это еще и поражение одной из этих урбанистик – урбанистики непроизводительного сообщества, бездельников в хорошем смысле слова, хипстеров и фланеров. Это поражение в том числе и городского языка, где смузи оказались слабее гудрона, а инфраструктурный хард парковок сильнее вай-фай софта парков. Они какое-то время дополняли друг друга, эти урбанистики, в пропаганде изменений города, двусмысленным символом которых стал велосипед и его евангелист кудрявый фотограф Варламов. Но теперь – в перспективах, каждому – своей, деурбанизации Москвы, эти урбанистики расходятся, кажется, навсегда. Борьба с машинами ради трафика и пастеризация культуры ради отдыха структурно имели много общего, но утопия сверхскоростной Москвы победила утопию Москвы сверхмедленной. В коробке передач обывателя, чья повседневность сопротивляется давлению любых утопий, выпала одна скорость.