Акции протеста в Кемерово и Волоколамске в марте-апреле 2018 года вновь актуализировали вопрос о перспективах протестной активности в стране — по крайней мере, в ближайшем будущем. Пока можно предположить, что с явными вызовами в этой сфере могут столкнуться более экономически значимые и потому более благополучные регионы. Дополнительный информационный резонанс может получить активность протестных групп, которые были ранее на периферии внимания местных элит. При этом власти попытаются выстроить новые каналы коммуникации с протестными группами.

«Мусорный» протест 

Акции протеста по поводу утилизации мусора – явление отнюдь не новое. Эта тема задевает интересы как местных жителей, так и элит (региональных и муниципальных), поэтому у уличных акций подобного рода всегда есть дополнительные шансы привлечь к себе внимание. Однако в федеральную информационную повестку тема плотно вошла именно в 2017 году, в 2018-м привлекая дополнительный интерес в связи с событиями в Волоколамске.

На примере волоколамских митингов нередко делаются прогнозы о развитии протестной активности в Подмосковье, регионах ЦФО и даже в стране в целом. Но не стоит забывать, что многие особенности конфликта вокруг Волоколамска отличают его от похожих ситуаций даже в подмосковных городах — как до, так и после резонансных митингов, состоявшихся в этом городе в марте-начале апреля 2018 года.

Во-первых, на них был достигнут уровень массовости, не характерный для многих других протестных акций в регионе, проходивших до и параллельно этой кампании, в том числе по «мусорной» теме (это отмечают и сами протестные активисты из других частей региона).

Во-вторых, интерес федеральных СМИ к Волоколамску многократно превосходил внимание к таким же протестным кампаниям в подмосковных городах, даже сопоставимых с волоколамскими митингами по массовости. Например, из подмосковных экологических акций 14 апреля 2018 года самым массовым оказался митинг в Серпуховском районе (за немедленное закрытие полигона ТБО «Лесная» в поселке Большевик), собравший, по оценкам организаторов, около 2000 человек. А среди акций в апреле 2018 года – митинг в Клину 4 марта 2018 года, собравший, по некоторым оценкам, до 4000 участников. Однако эти митинги получили куда меньшее освещение в федеральных СМИ.

Резонанс вокруг волоколамского протеста, конечно, работает на усиление внимания к таким же кампаниям в других частях региона. Однако это не одна, а целый ряд кампаний, идущих параллельно друг другу, в них участвуют разные игроки с очень разными интересами. Достаточно отметить различия в подходе к кругу участников этих протестных акций. Например, в ходе упомянутого митинга в Серпуховском районе состав участников, пришедших на акцию со своей символикой, был очень широким – от представителей небольших левых организаций до активистов «Единой России». Вполне возможно, что во время ближайшей подмосковной губернаторской кампании протестные точки по «мусорной» теме, к которым будут привлекать внимание региональные политики и федеральные СМИ, будут заметно отличаться друг от друга.

Заметной тенденцией стало распространение мусорного протеста за пределы Московского региона в связи с планами утилизации мусора в областях, окружающих Подмосковье. В то же время резонанс от этих кампаний будет явно не одинаков. Под ударом оказываются регионы с экономически значимыми активами и наличием независимых от губернатора и при этом достаточно ресурсных элитных игроков (отметим Ярославскую область, где в сентябре 2018 года пройдут выборы в облдуму). По разным сценариям может развиваться протест по этой проблеме в Калужской области (отметим мартовские акции протеста в Тарусе). У противников главы региона Анатолия Артамонова на федеральном уровне может появиться соблазн использовать эту тему для расшатывания позиций этого губернатора. С другой стороны, практическая необходимость для таких игроков создавать действительно заметный резонанс вокруг этой темы сейчас далеко не очевидна.

Было бы неверным считать, что федеральный центр не просчитывал политических последствий конфликтов вокруг полигонов ТБО в регионах. Ряд врио губернаторов, назначенных на эти посты в начале 2017 года, почти одновременно говорили об опасности развертывания «мусорного» протеста. Отметим, например, Николая Любимова в Рязанской области или Андрея Никитина в Новгородской. В январе 2018 года Никитин заявлял, что вопросы, связанные с утилизацией отходов, должны обсуждаться с экологической общественностью. Неспроста тема утилизации мусора поднималась и в ходе «Прямой линии» с Владимиром Путиным в июне 2017 года. Президент уже вмешивался напрямую в ситуацию вокруг полигона ТБО в подмосковной Балашихе. Однако очевидно, что регулярно разрешать подобные конфликты на местах в режиме «ручного управления» Центр не будет, это традиционно считается зоной ответственности региональных властей.

В эпицентре информационных войн 

В условиях, когда замена губернатора для Центра связана с довольно ограниченным объемом политических рисков, более уязвимыми позиции главы региона могут сделать не только массовые митинги, но и протест точечный, если он имеет серьезный резонанс в федеральной прессе. В случае таких информационных атак более уязвимы позиции глав наиболее экономически значимых субъектов РФ, в которых пересекаются интересы многих федеральных групп влияния и где, возможно, есть региональные СМИ с федеральной аудиторией (подобное характерно, например, для Свердловской области).

Существуют проблемы, которые давно и широко обсуждаются и, вероятно, могут получить дополнительный резонанс во второй половине лета 2018 года, когда после окончания мундиаля наступит информационное затишье и в медиа-пространстве вырастет интерес к локальным и нишевым протестным акциям. Это, например, тема обманутых дольщиков – всплеск интереса к проблеме наблюдался летом 2017 года и может повториться снова, в том числе в предвыборных регионах. Есть старые темы, в федеральном медиа-пространстве отошедшие на второй план на фоне тех же «мусорных протестов», но способные вновь привлечь к себе внимание в дальнейшем – например, выступление несогласных с проектами генпланов городов (один из самых резонансных таких конфликтов — в Севастополе). Но есть и менее заметные тенденции, которые могут дать о себе знать в ближайшей перспективе.

Так, экспансия влиятельных федеральных застройщиков в регионы будет создавать повод для информационных войн — и для намерений их конкурентов привлекать внимание к протестным точкам, связанным с конфликтами строительных компаний и местных жителей. При этом интересны таким корпорациям как раз регионы более экономически благополучные, а значит, являющиеся благоприятной средой для резонанса вокруг таких конфликтов. В той же Московской области не первый год наблюдаются примеры такой протестной активности, направленной против застройщиков. Причем не только со стороны местных жителей, несогласных с планами строительства новых объектов, но и в связи с нереализованными ожиданиями по поводу создания объектов социальной и транспортной инфраструктуры уже у жильцов новых, недавно построенных микрорайонов.

Реализация крупных инфраструктурных проектов в российских городах, продвигаемых федеральными и региональными властями, также сопровождается дополнительными протестными рисками. Чем масштабнее проект, тем выше вероятность того, что он заденет интересы местных жителей.

Причем нередко федеральным игрокам, в интересах которых будет привлечение внимания к тому или иному центру социального протеста, будет выгоднее действовать на резонанс вокруг точек, с которыми не связаны интересы слишком влиятельных групп региональных и местных элит, а также «старых» протестных движений.

Вызовы для власти 

Изменение кадровой политики Центра, сокращение политических издержек при замене губернаторов ведет к сокращению числа регионов, в которых складывается классическая патерналистская модель, как ранее в ряде территорий с губернаторами-«старожилами». Однако опыт Кемерово показал, что и такая модель на региональном уровне уже не является залогом эффективного сдерживания социального протеста сама по себе.

Серьезные претензии к протестным акциям в марте были адресованы губернаторам, уже имевшим опыт взаимодействия с протестным движением. О заметном опыте Амана Тулеева говорить излишне. Однако и Андрей Воробьев, еще занимая пост врио главы региона и фактически начав подготовку к губернаторским выборам 2013 года, проехал по городам и районам области — и тогда был вполне благожелательно воспринят многими протестными активистами, которые ждали от него реформ и избавления от негативных аспектов наследия экс-губернатора Бориса Громова. Поднимал нынешний подмосковный губернатор и тему «мусорных полигонов». В случае с Воробьевым очевидно, что тогда взаимодействие губернатора с протестными группами происходило в менее экстремальной обстановке, а на старте своей губернаторской карьеры чиновник, как правило, пользуется более благожелательным отношением населения. С другой стороны, в ходе мартовской акции протеста в Кемерово достаточно позитивные оценки многих жителей получили действия по организации диалога с протестующими, которые предпринял мэр города Илья Середюк, биография которого — по сути карьерный путь именно управленца-«технократа»: чередование работы в областной администрации, на предприятиях региона и в муниципальных органах власти.

Таким образом, публичный политический опыт, полученный в прежних условиях, еще не гарантирует эффективности взаимодействия губернатора или главы муниципального образования с протестной средой. Как и отсутствие такого опыта не означает, что такое взаимодействие будет неудачным. Вероятно, в дальнейшем Центр уделит больше внимания наработке опыта взаимодействия губернаторов с протестной средой, поощряя их непосредственное и прямое общение с группами недовольных граждан. Подобный опыт есть у глав регионов, назначенных на свои должности в последние годы. Показательны, например, переговоры губернатора Кировской области Игоря Васильева с участниками акций протеста дальнобойщиков в апреле 2017 года.

Не исключено повышение роли полпредов и их команд в работе с точками протестной активности. Вспомним, например, как полпред в Сибирском федеральном округе Сергей Меняйло в мае 2017 года проводил совещание в поселке Вершино-Дарасунский в связи с забастовкой шахтеров. А его экс-коллега из ЦФО Алексей Гордеев отмечал, что «полпредства — это прямая линия от человека к президенту, и задача — обеспечить обратную связь, без фильтров». Но обратная связь – это и роль в разрешении конфликтов местного уровня, в том числе диалог с протестными группами. Полпред президента в СЗФО Александр Беглов обращал внимание на «гражданскую активность» в округе, отмечая роль, которую играют «территориальное общественное самоуправление, волонтеры, представители социальных сетей».

Вероятно усиление внимания региональных властей к формированию договороспособных операторов протеста, с которыми они могли бы вести диалог. Это в определенной степени дает дополнительные возможности, например, для развития региональных отделений ОНФ. Вероятно появление в наиболее экономически благополучных (и более уязвимых для информационных войн в связи с протестом) регионах «зонтичных» движений, которые будут работать с протестными группами в интересах властей. На федеральном уровне вероятно проведение тематических форумов по темам диалога с протестной средой – не исключено, что под эгидой «Единой России». Понятно, что подобные акции будут охватывать не все протестные группы. Тем не менее такая работа традиционно дает позитивный эффект.