В России задумываются над созданием музея СССР. Эта инициатива принадлежит секретарю Общественной палаты РФ Валерию Фадееву, о чем он заявил в ходе пленарного заседания палаты.  Мой великий и, к сожалению, уже покойный друг Юрий Гиренко в своей книге «До и после Путина» на этот вопрос отвечал, и лучшего ответа я не знаю. Любая известная нам революция в своем развитии проходит одни и те же стадии. Эти стадии нам известны, и мы их называем по образцу Великой французской революции.

Как известно, революционному правительству наследовал император Наполеон, а когда он понес решающее поражение, случилась Реставрация Бурбонов, которые, как учили нас в советской школе, ничего не поняли и ничему не научились. Если мы посмотрим на последнюю по времени российскую революцию, которая началась то ли в 1985 году, то ли в 1989-м, то обнаружим, что живем во времена Реставрации. Просто наш Наполеон, Владимир Владимирович Путин, не потерпел решающего поражения, и сейчас он сам себе Людовик XVIII. Мы живем во времена Реставрации. Мы – как нация, как русский народ, как жители Российской империи – осознали, что большая часть того, что у нас было, пока революция не началась, – это было не плохо, а хорошо. И это нужно вернуть. И если оценить с этой точки зрения стратегию развития России последних лет, то мы последовательно возвращаем советские практики, советское понимание социальной защиты, советское понимание прав человека и гражданина, понимание того, как должна развиваться экономика, – не дословно, не буквально! Но я думаю, что если сейчас каким-то фантастическим образом оживить умнейших деятелей брежневской эпохи, Алексея Косыгина, к примеру, то он обнаружил бы, что мы подошли очень близко к той форме экономики, которую он продвигал, просто называется это по-другому. Нет никаких совнархозов, но у нас предприятия крупной промышленности, сырьевой промышленности, оборонной промышленности теперь просто называются государственными компаниями. А на долю частной инициативы оставлены ресторанчики, кафешки, торговые центры – то, что удовлетворяет социальные, бытовые потребности человека.

При этом мы почти 30 лет занимались тем, что рассказывали другу другу, как в СССР было плохо, и дорассказывались до того, что у нас большая часть граждан считают уже, что в СССР было не плохо, а очень даже хорошо, и их 30 лет обманывали. Даже на уровне премьер-министра страны это происходило. Россия – это молодое государство, которое «началось» в 1991 году, а все, что происходило до 1991 года, – это история другой страны. Мы пришли к необходимости признать, что это единая российская история, которой более 1000 лет и которая включает в себя и Владимирское княжество, и татаро-монгольское нашествие, и Московскую Русь, и империю Петра Великого и его потомков, и Советский Союз как продолжение Российской империи, и современную Российскую Федерацию как продолжение всего, что было до нее. У нас единая история. Но если это так, то как мы можем не иметь исторических исследований Советского Союза и музеев Советского Союза, своей собственной истории, которую мы сами же и пережили? Мы, представители последнего поколения, которые жили и в СССР, и в Российской Федерации. Неужели мы должны перечеркнуть все, что с нами было в 1980-е годы? Сказать, что это была тьма насилия и коммунизма, а в 1991 году Ельцин великий нам пусть осветил? Но так же невозможно! Поэтому я горячий сторонник этой инициативы, это очень правильная инициатива! При этом я понимаю, что в России существует такая прослойка, которая будет против, потому что полагает, что святые 1990-е избавили их от коммунистической идеологии, и любая попытка сказать, что там не все было плохо, будет немедленно пресечена.

Да, сопротивление будет очень мощным. Если бы я каким-то образом оказался причастен к реализации этой инициативы, я бы сказал, что в России существует опять же унаследованная от Советского Союза огромная музейная инфраструктура, которая включает в себя Государственный исторический музей, бывший Музей революции (ныне Музей современной истории России), огромное количество краеведческих музеев, которые есть в каждом крупном российском городе, и так далее. Именно на базе этой инфраструктуры надо разворачивать музейные экспозиции, привязанные к местности. Конечно, нужна некая центральная экспозиция, может быть, близкая к конструкции выставки «Россия – моя история», где-то в Москве должна быть центральная экспозиция, которая задавала бы идеологический ряд и вмещала бы самые интересные артефакты, экспонаты. Очень важно, чтобы это были интерактивные экспозиции, как в том же пресловутом «Ельцин Центре», и в музее СССР вы должны попадать то в вагончик рабочего, который строит БАМ, то в коммунальную квартиру, то в лекционную аудиторию только что построенного самарского университета, и так далее. Я себе это представляю так. Иногда самое интересное для посетителя музея – это энтузиазм сотрудников.

У меня такой катарсис случился на Камчатке, в совсем небольшом и скромном краеведческом музее, но ты заходишь туда – и понимаешь, что такое Камчатка для России и как тут люди жили в разное время. Тут дело не в том, чтобы выстроить дорогой и огромный центр, занять многие этажи богатыми экспозициями, хотя такой соблазн будет. Как выражается другой мой великий друг, иркутский социолог Сергей Шмидт, Советский Союз – это наша Атлантида, такое наследие, столько артефактов, что на сотню музеев хватит. Если пофантазировать, я бы предложил и из Останкинской телебашни такой музей сделать. Она сама по себе настоящий символ Советского Союза.