Первая — после смены руководства во внутриполитическом блоке администрации президента — относительно серьёзная «ротация» в губернаторском корпусе породила бурное (иногда до буйного) обсуждение в экспертной среде. Это обсуждение само по себе стало показательным.

Во-первых, стало особенно заметным (впрочем, заметным стало это и раньше — практически сразу после 5 октября), что новая внутриполитическая команда Кремля как-то совсем иначе строит отношения с «информационно-политической общественностью» (с экспертной тусовкой). Действует по принципу «экономии борьбы», не отвлекаясь на организацию контр-сливов в дворовые СМИ, наездов в блогах и бюрократической травли. Это, в свою очередь, резко повышает градус накала громкости голоса коллективной Моськи — и делает центральной тему «неопытности» и «неспособности» новой команды со стороны людей, полагающих единственным содержанием внутренней политики именно то, что перечислено выше — сливы, наезды и травлю.

Во-вторых, о качестве и результативности действий этой самой команды судить пока что рано. Выдающийся политолог своего времени Уильям наш Шекспир говаривал по этому поводу более 400 лет назад: «И начинания, вознёсшиеся мощно, сворачивая в сторону свой путь, теряют имя действия». А причин сворота в сторону может оказаться слишком много — у несостоявшегося «Трампнаша» при всём его могуществе против политбюрократии пока что кишка оказалась тонка.

Но вот о том, чего пытается добиться сегодня Кремль и в регионах, и вообще во внутренней политике — и на какую задачу призван Сергей Кириенко, — можно судить с большой долей уверенности. Исходя не из «инсайдов» и домыслов, а исключительно из открытых данных и общедоступных знаний о Владимире Путине и его приоритетах.

Так вот, одним из первых принципов, обозначенных Путиным сразу после прихода к власти, стал принцип «нормализации» (по аналогии с первыми годами правления Брежнева в СССР и Гусака в Чехословакии). То есть — в сухом остатке — принцип опоры на имеющиеся силы, принцип реальной оценки профессиональных качеств подчинённых, принцип скептической, но и реалистичной оценки качества имеющегося кадрового резервуара.

В частности, Брежнев, избавившись от явных соперников (Шелепин, Егорычев, Семичастный и другие), свёл к минимуму «кадровую чехарду» и обеспечил аппарату, уставшему за предшествующие десятилетия как от сталинского «эффективного менеджмента», так и от хрущёвского «волюнтаризма», давно востребованную «стабильность руководства». Путин пришёл на смену Ельцину с его постоянными «не так сели», со сменой настроений и составов Правительства, с его радикальным субъективизмом и полной непредсказуемостью кадровых решений.

Символическим стал «казус Яковлева». От Путина разные люди ждали разного, но вот сомнений по поводу судьбы петербургского губернатора Владимира Яковлева, бывшего Путину не просто оппонентом, но — как все думали — личным врагом. Но довольно быстро выяснилось, что «расправы» не будет — Яковлев ушёл с поста через повышение и сошёл со сцены с почётом. Завершив первые два президентских срока, Путин откровенно объяснил своё отношение к этому вопросу в колонке для журнала «Русский пионер»: «Я отчётливо понимаю, что другие, пришедшие на место уволенных, будут такими же, как и их предшественники: кто-то будет знать суть проблемы хуже, кто-то лучше, кто-то вообще ни в чем разбираться не будет. В итоге же получится то же самое, что и было, если не хуже. Конечно, после этих слов кто-то может обвинить меня в фатализме. Но это как раз не фатализм. Фатализм, наоборот, в суете. А суета нужна, как известно, при ловле блох. При этом в такой сложной стране, как наша, суета ещё ничего, кроме вреда, не приносила и, я уверен, не принесёт. Для меня абсолютно очевидно, что из желания продемонстрировать свою власть, снова и снова разгоняя и собирая людей, ничего хорошего не получится. Люди будут собираться, рассаживаться, потом настраиваться на работу… А тут уже, смотришь, надо другую команду собирать. И так будет продолжаться бесконечно. Труднее создать рабочую обстановку. Но ещё труднее заставить людей работать. Это надо уметь. И если вы создали эту рабочую обстановку, мотивировали людей к работе, а они взялись за неё, то дайте людям довести их работу до конца».

Собственно, новая кремлёвская стилистика очень похожа на те подходы, которые провёл в жизнь и публично декларировал Владимир Путин. Это можно назвать «ренормализацией» — или «репутинизацией» российской внутренней политики, которая за минувшее после 2007 г. время приобрела явственные черты волюнтаризма и субъективизма в кадровой работе.

Здесь мы не будем вдаваться в подробности и в попытки трактовать политические персоналии. Достаточно сказать лишь о том, что за эти десять лет — примерно с 2006 по 2016 гг. — внутриполитическая практика в стране прошла долгий путь оптимизации. Примерно такой же, какой проходят сейчас здравоохранение, образование и прочие жертвы «инновационных рыночных технологий».

Зацикленность (до уровня помешательства) на «методологиях мониторинга рейтингов», на «шкалах критериев», на «механизмах контроля» и прочих «независимых и современных» способах оценки деятельности привела к достаточно быстрой деградации этой самой деятельности. Как в больницах и школах, так и в администрациях регионов огромной армии специалистов приходилось тратить больше времени на отчётность, доклады, справки и столкновения с инспекциями, прокуратурами, ревизиями и проверками, чем на собственно работу. Соответственно, и само по себе управление внутриполитическими процессами в значительной степени свелось к тому же, к чему и работа чиновников и врачей с учителями, только с обратным знаком — потому что работа с формальным контролем, снятием показателей, составлением сводных таблиц и с сопоставлением десяти «лицензированных» рейтингов не оставляет времени ни на что, кроме составления отчётности уже для своего начальства. Что касается действий по результатам сотен проверок и рейтингов — то эти действия утрачивают всякую объективность, зато позволяют начальнику оправдать любое субъективное, обусловленное пожеланиями его левой ноги.

В результате правильная с виду идеология оптимизации работы аппарата (как, кстати, и совершенно разумная, на первый взгляд, идеология модернизации, оптимизации и сокращения затрат) обеспечивает результаты, прямо противоположные заявленным целям: образование системно деградирует, здравоохранение из последних сил держится на старых опытных врачах, воспроизводства которых ожидать пока что невозможно, пенсионерам велено держаться и ждать повышения пенсионного возраста и так далее, а губернаторы, вместо того чтобы становиться эффективными менеджерами, превращаются в параноиков, заботящихся исключительно о защите своего, скажем так, народного тыла.

Пресловутые «три принципа Кириенко» были быстро и злобно обруганы многочисленными выгодоприобретателями минувшей эпохи. Вместо гадания на экспертной гуще, опирающегося на совершенно субъективные и не верифицируемые результаты всевозможных «магов и волшебников», предложено опираться на критерии, которые измеряются совершенно понятными и проверяемыми «приборами»: экономическую эффективность (экономстатистика), доверие населения (социология) и отсутствие претензий со стороны правоохранительных органов (обязательная отчётность по силовой вертикали).

Заметим, что исчезли заморочные, но ввергавшие начальство в истерику критерии «стабильности в элитах» и прочей подобной фуфлометрии. Потому что в каких-то случаях для изменения ситуации в кризисном субъекте Федерации нестабильность (и даже раскол) в элитах может быть единственным способом спасения региона (да и страны — последний американский опыт об этом очень наглядно свидетельствует).

Собственно, череда недавних отставок — при всех издержках информационного обеспечения процесса — говорит именно об этом. Уходят губернаторы, которых ожидали «на выход» уже давно, при этом их сроки в этом году заканчиваются. Но уходят сравнительно мягко, им (и всем другим) показывают, что речь о «зачистке» не идёт, но при этом понимание задач резко облегчается, а качество их выполнения может контролироваться объективно, с обеих сторон.

Ещё раз: никаких доказательств того, что идущие перемены переломят к лучшему внутриполитическую повестку, нет. До того, как — хотя бы по трём критериям — всё не изменится в лучшую сторону в большинстве регионов. Ничего нельзя сказать и о «медлительности» команды, равно как и невозможно впадать в заказную эйфорию. Медлительность — это та самая готовность «медленно спуститься с горы» и добиться всеобъемлющих и долговременных результатов. Но медлительность — это ещё и (если она превращается в ступор) позволяет спуститься с соседней горы какому-нибудь другому субъекту, которому ничего не будет стоить разобраться с недружественным стадом, не успевшим элементарно подготовиться к самозащите.

Однако в целом те черты нового подхода, которые пока что хочется считать показательными, позволяют надеяться, что как в регионах, так и на федеральном уровне мы сможем постепенно отказаться от бюрократической виртуализации процессов управления страной.